— Когда приедем в Нью-Йорк, я куплю тебе что-нибудь получше, — сказал он. — Ты еще сама не знаешь себе цены, на тебя все станут оглядываться.
Он распорядился, чтобы покупки сложили в сундук и отправили к нему в отель. Затем уговорился с Дженни, что в понедельник перед отъездом она придет в отель и переоденется.
Вернувшись домой, Дженни застала мать в кухне, и та, как всегда, обрадовалась ей.
— У тебя был трудный день? — ласково спросила миссис Герхардт. — Ты, мне кажется, очень устала.
— Нет, — сказала Дженни, — я не устала. Не в этом дело. Просто я не совсем себя хорошо чувствую.
— Что-нибудь случилось?
— Ах, мамочка, я должна тебе сказать… Это так трудно…
Она замолчала, вопросительно глядя на мать, потом отвела глаза.
— Ну, что такое? — встревоженно спросила миссис Герхардт. Их уже постигло столько несчастий, что она все время жила в ожидании какой-нибудь новой беды. Ты потеряла место?
— Нет, — ответила Дженни, стараясь не выдать волнения, — но я собираюсь уйти.
— Да не может быть! — воскликнула мать. — Почему?
— Я уезжаю в Нью-Йорк.
Миссис Герхардт изумленно раскрыла глаза.
— Что вдруг? Когда ты решила?
— Сегодня.
— Ты это всерьез?
— Да, мамочка. Послушай. Я хочу кое-что тебе рассказать. Ты же знаешь, как нам трудно живется. Нам все равно никак не поправить наши дела. А сейчас нашелся такой человек, который хочет нам помочь. Он говорит, что любит меня, и хочет, чтоб я в понедельник уехала с ним в Нью-Йорк. Я решила ехать.
— Нет, Дженни, ни за что! — воскликнула мать. — Как же ты можешь опять пойти на такое! Подумай об отце!
— Я уже обо всем подумала, — твердо сказала Дженни. — Так будет лучше. Он хороший человек, я знаю. И у него много денег. Он хочет, чтоб я поехала с ним, и я поеду. А когда вернемся, он купит для нас новый дом и вообще станет помогать. Ты же сама знаешь, на мне никто не женится. Пускай будет так. Он меня любит. И я его люблю. Почему бы мне не поехать.
— А он знает про Весту? — осторожно спросила миссис Герхардт.
— Нет, виновато ответила Дженни. — Я думаю, лучше ему не говорить. Я постараюсь ее в это не вмешивать.
— Боюсь, ты наживешь себе беду, Дженни. Неужто ты думаешь, что это никогда не откроется?
— Я думала, может, она поживет здесь, с вами, пока ей не пора будет в школу, — сказала Дженни. — А потом я, наверно, смогу отправить ее куда-нибудь учиться.
— Так-то так, — согласилась мать. — Но, может быть, все-таки лучше сказать ему сразу? Он будет только лучшего мнения о тебе, если ты скажешь правду.
— Не в этом дело. Дело в Весте, — горячо сказала Дженни. — Я не хочу вмешивать ее во все это.
Миссис Герхардт покачала головой.
— Где ты с ним познакомилась? — спросила она.
— У миссис Брейсбридж.
— Давно?
— Да уже почти два месяца.
— И ты ни разу ни слова про него не сказала, — упрекнула ее миссис Герхардт.
— Я не знала, что он так ко мне относится, — виновато сказала Дженни.
— А может, обождешь? Почему бы ему сперва не зайти к нам? — спросила мать. Тогда все будет гораздо проще. Ведь все равно, если ты уедешь, отец узнает правду.
— Я хочу сказать, что уезжаю с миссис Брейсбридж. Тогда папа не станет возражать.
— Да, пожалуй, — в раздумье согласилась мать.
Они молча смотрели друг на друга. Миссис Герхардт пыталась нарисовать в своем воображении этого нового, удивительного человека, который вошел теперь в жизнь Дженни. Он богат. Он хочет увезти Дженни. И хочет купить им хороший дом. Прямо как в сказке!
— И вот что он мне дал, — прибавила Дженни, каким-то чутьем угадывавшая мысли матери.
Она достала двести пятьдесят долларов, которые были спрятаны у нее на груди, и вложила их в руки миссис Герхардт.
Та в изумлении уставилась на деньги. В этой пачке зеленых и желтых бумажек заключалось избавление от всех забот — о еде, одежде, угле, плате за квартиру. Если в доме будет много денег, Герхардту не придется так убиваться из-за того, что с обожженными руками он не может работать; Джорджу, Марте и Веронике можно будет накупить хороших вещей — им так этого хочется! Дженни приоденется. Веста получит образование.
— Ты думаешь, он когда-нибудь на тебе женится? — спросила наконец мать.
— Не знаю, — ответила Дженни. — Может быть. Я знаю только, что он меня любит.
— Что ж, — помолчав, сказала миссис Герхардт, — если ты думаешь сказать отцу, что уезжаешь, так не откладывай. Ему и без того это покажется очень странным.
Дженни поняла, что победа осталась за нею. Сила обстоятельств заставила мать примириться со случившимся. Она огорчена, но все-таки ей уже кажется, что может быть, это и к лучшему.
— Я помогу тебе, — со вздохом сказала она дочери.
Миссис Герхардт было нелегко солгать, но она солгала с таким непринужденным видом, что усыпила все подозрения мужа. Новость сообщили детям, все оживленно обсуждали ее, а когда затем и Дженни повторила эту выдумку отцу, все вышло довольно естественно.
— И надолго ты едешь? — осведомился он.
— Недели на две, на три, — ответила Дженни.
— Это приятное путешествие, — сказал Герхардт. — Я побывал в Нью-Йорке в тысяча восемьсот сорок четвертом году. Тогда это был совсем маленький городок, не то, что теперь.
В глубине души он был очень рад, что Дженни так повезло. Как видно, хозяйка ею довольна.
Настал понедельник; рано утром Дженни простилась с родными и пошла в отель «Дорнтон», где ее ждал Лестер.
— Вот и ты! — весело воскликнул он, встретив ее в дамской гостиной.
— Да, — просто ответила она.
— Ты — моя племянница, — продолжал Лестер. — Я заказал для тебя смежный номер. Сейчас я пошлю за ключом, и ты переоденешься. Когда будешь готова, я отправлю твой багаж на вокзал. Поезд отходит в час.
Дженни пошла переодеться, а Лестер, не зная, как убить время, читал, курил и наконец постучался к ней. Она уже успела переодеться и тотчас открыла ему.
— Ты очаровательна, — сказал он с улыбкой.
Она опустила глаза, на душе у нее было тяжело и неспокойно. Ей пришлось столько хитрить, лгать, волноваться, чтобы сыграть свою роль, — все это давалось нелегко. Лицо у нее было усталое, измученное.
— Неужели ты огорчена? — спросил Лестер, внимательно глядя на нее.
— Н-нет, — ответила Дженни.
— Ну-ну, детка, не надо так. Все будет хорошо.
Он обнял ее и поцеловал, и они сошли вниз. Он поразился, увидев как она хороша даже в этом скромном наряде — лучшем, какой ей когда-либо доводилось надевать.
Они быстро доехали до вокзала. Кейн заказал места заранее, чтобы приехать к самому отходу поезда. Они уселись в купе пульмановского вагона, и Лестера охватило чувство величайшего удовлетворения. Жизнь предстала перед ним в самом розовом свете. Дженни рядом. Он добился того, чего хотел. Хорошо, если бы всегда все так удавалось.
Поезд тронулся, и Дженни стала задумчиво смотреть в окно. За окном потянулись бесконечные поля, мокрые и побуревшие под холодным дождем; по осеннему голые леса; среди плоских равнин мелькали фермы — домики с невысокими крышами словно старались плотнее прижаться к земле. Поезд проносился мимо крохотных деревушек, — это были просто кучки белых, желтых, бурых лачуг, их кровли почернели от дождя и непогоды. Один домик напомнил Дженни старый дом Герхардтов в Колумбусе; она закрыла глаза платком и тихо заплакала.
— Ты плачешь, Дженни? — сказал вдруг Лестер, отрываясь от письма, которое он читал. — Полно, полно, — продолжал он, видя, что она вся дрожит. — Так не годится. Будь умницей. Что толку в слезах?
Она не отвечала, и Лестер невольно посочувствовал этому глубокому немому горю.
— Не плачь, — успокаивал он ее. — Я ведь сказал тебе, все будет хорошо. Не тревожься ни о чем.
Дженни с усилием взяла себя в руки и стала вытирать глаза.
— Не надо так расстраиваться, — продолжал Лестер. — От этого только хуже. Я понимаю, тебе тяжело уезжать из дому, но слезами тут не поможешь. И ведь ты не навсегда уезжаешь. Ты же скоро вернешься. И ты меня любишь, правда, детка? Я что-нибудь для тебя значу?