У Арчибалда Кейна были два сына и три дочери, все здоровые, красивые, наделенные недюжинным умом, но никто из них не обладал столь широкой натурой, не был так полон сил и энергии, как сей почтенный патриарх. Сорокалетний Роберт, старший сын Кейна, давно стал правой рукой отца в финансовых вопросах: он был проницателен и прижимист — качества, весьма существенные для дельца, ибо в делах без них не обойтись. Роберт был среднего роста, худощавый, с высоким лбом и уже начинал лысеть; у него были живые бледно-голубые глаза, орлиный нос и тонкие, упрямо и бесстрастно сомкнутые губы. Он был скуп на слова, нетороплив в своих действиях и серьезно обдумывал каждый шаг. В качестве вице-президента большого предприятия, раскинувшегося на целых два квартала по окраине города, он занимал почти столь же высокое положение, как и его отец. Роберт Кейн был жесткий человек, делец с большим будущим — отец это хорошо знал.

Второй сын, Лестер, был любимец отца. Отнюдь не такой блестящий финансист, как Роберт, он зато лучше понимал скрытые пружины, движущие миром. Он был мягче, человечнее, он благодушнее ко всему относился. И, как ни странно, старик Арчибалд верил ему и восхищался им, его умом и благородством. Он охотнее обращался к Роберту, когда перед ним вставала какая-нибудь запутанная финансовая задача, но Лестера он больше любил как сына.

Из дочерей старшей была Эми, красивая тридцатидвухлетняя женщина, у которой уже подрастал сынишка; двадцативосьмилетняя Имоджин тоже была замужем, но детей пока не имела; младшая, двадцатипятилетняя Луиза, еще не вышла замуж; это была самая красивая из сестер, но зато и самая холодная и нетерпимая. Она больше всех жаждала блеска и почета, больше всех дорожила семейным престижем и мечтала, чтобы Кейны затмили всех окружающих. Она очень гордилась высоким общественным положением семьи и держалась так важно и высокомерно, что это порою забавляло, а порой и раздражало Лестера. Он любил ее, пожалуй, даже больше других сестер, но считал, что она без всякого ущерба для достоинства семьи могла бы важничать поменьше.

Их мать, шестидесятилетняя миссис Кейн, была скромная и достойная женщина; проведя первые годы замужества в сравнительной бедности, она и теперь не слишком стремилась вести светскую жизнь. Но, любя детей и мужа, она наивно гордилась их положением и успехами. Ей самой хватало и отражения их славы. Это была добрая женщина, хорошая жена и мать.

Лестер приехал в Цинциннати под вечер и сейчас же отправился домой. Старый слуга ирландец открыл ему дверь.

— А, мистер Лестер! — обрадовался он. — Вот и хорошо, что вернулись. Позвольте ваше пальто. Да, да, у нас была прекрасная погода. Да, да, дома все здоровы. Как же, ваша сестрица миссис Эми с сынком были здесь, только что ушли. Ваша матушка наверху, у себя в комнате. Как же, как же!

Лестер весело улыбнулся ему и поднялся к матери. В белой с золотом комнате, выходившей в сад, окнами на юг и на восток, он застал миссис Кейн, благообразную женщину с добрым, немного утомленным лицом и гладко причесанными седыми волосами. Когда отворилась дверь, она подняла голову, отложила книгу, которую читала, и встала навстречу сыну.

— Здравствуй, мама, — сказал он, обнял ее и поцеловал. — Как твое здоровье?

— Все по-прежнему, Лестер. Как ты съездил?

— Прекрасно. Опять провел несколько дней у Брейсбриджей. Мне пришлось заехать в Кливленд, чтобы повидаться с Парсонами. Все спрашивали о тебе.

— Как поживает Минни?

— Все так же. По-моему, она ничуть не изменилась. И, как всегда, с увлечением принимает гостей.

— Очень умная девушка, — заметила мать, вспоминая миссис Брейсбридж в юности, когда та еще жила в Цинциннати. — Она мне всегда нравилась. Такая рассудительная.

— Этого у нее и сейчас не отнимешь, — многозначительно сказал Лестер.

Миссис Кейн улыбнулась и стала рассказывать ему о разных домашних событиях. Муж Имоджин уехал по какому-то делу в Сент-Луис. Жена Роберта больна — простудилась. Умер старик Цвингль, фабричный сторож, прослуживший у мистера Кейна сорок лет. Мистер Кейн будет на его похоронах. Лестер слушал почтительно, хотя и несколько рассеянно.

Спустившись вниз, он встретил Луизу. Она была шикарна — вернее слова не сыщешь. Вышитое стеклярусом черное шелковое платье облегало ее стройную фигуру, рубиновая брошь очень шла к смуглой коже и черным волосам. Взгляд ее черных глаз пронизывал насквозь.

— А, это ты Лестер! — воскликнула она. — Когда вернулся? Поосторожнее с поцелуями, я еду в гости и уже напудрилась. Ах ты, медведь!

Лестер крепко обнял ее и звонко поцеловал. Она с силой оттолкнула его.

— Я смахнул не так уж много пудры, — сказал он. — А ты возьми пуховку и подбавь! — И он прошел в свою комнату переодеться к обеду.

Обычай переодеваться к обеду был введен в семействе Кейнов в последние годы. Гости бывали так часто, что это стало в некотором роде необходимостью, и Луиза была на этот счет особенно педантична. В этот вечер ждали Роберта и чету Барнет — старых друзей отца и матери, так что обед, конечно, предстоял торжественный. Лестер знал, что отец дома, но не спешил его повидать. Он думал о последних двух днях, проведенных в Кливленде, и гадал, когда опять увидит Дженни.

Глава XX

Переодевшись, Лестер спустился вниз и застал отца в библиотеке за чтением газеты.

— Здравствуй, Лестер! — сказал отец, глядя на него поверх очков и протягивая руку. — Откуда ты?

— Из Кливленда, — с улыбкой ответил сын, обмениваясь с отцом рукопожатием.

— Роберт говорил мне, что ты был в Нью-Йорке.

— Да, был.

— Как поживает мой старый друг Арнольд?

— Все так же, — ответил Лестер. — Он совсем не стареет.

— Надо полагать, — весело сказал Арчибалд Кейн, словно услыхал комплимент собственному крепкому здоровью. — Он всегда был воздержан. Настоящий джентльмен.

— Он прошел с сыном в гостиную; они толковали о деловых и семейных новостях, пока бой часов в холле не возвестил собравшимся наверху, что обед подан.

Лестер отлично чувствовал себя в пышной столовой, обставленной в стиле Людовика XV. Он любил свой дом и домашних — мать, отца, сестер и старых друзей семьи. Итак, он улыбался и был необычайно весел.

Луиза сообщила, что во вторник Ливеринги дают бал, и спросила, поедет ли Лестер.

— Ты же знаешь, я не танцую, — сказал он сухо. — Что мне там делать?

— Не танцуешь? Скажи лучше, что не хочешь танцевать. Просто ты слишком обленился. Уж если Роберт иногда танцует, так ты и подавно можешь.

— Где же мне угнаться за Робертом, я не так подвижен, — беспечно заметил Лестер.

— И не так любезен, — уколола его Луиза.

— Возможно, — сказал Лестер.

— Не затевай ссору, Луиза, — благоразумно вставил Роберт.

После обеда они перешли в библиотеку, и Роберт немного потолковал с братом о делах. Надо пересмотреть кое-какие контракты. Он хотел бы выслушать мнение Лестера. Луиза собиралась в гости, ей подали карету.

— Так ты не едешь? — спросила она с ноткой недовольства в голосе.

— Нет, слишком устал, — небрежно сказал Лестер. — Извинись за меня перед миссис Ноулз.

— Летти Пэйс на днях спрашивала о тебе, — кинула Луиза уже в дверях.

— Очень мило с ее стороны. Весьма польщен.

— Летти славная девушка, Лестер, — вставил отец, стоявший у камина. — Хотел бы я, чтобы ты женился на ней и остепенился. Она будет тебе хорошей женой.

— Очаровательная девушка, — подтвердила миссис Кейн.

— Это что же, заговор? — пошутил Лестер. — Я, знаете ли, не гожусь для семейной жизни.

— Очень хорошо знаю, — полушутя, полусерьезно отозвалась миссис Кейн. — И это очень жаль.

Лестер перевел разговор на другое. Ему стало невмоготу от подобных замечаний. И снова вспомнилась Дженни, ее жалобное: «Ах, нет, нет!» Вот кто ему по душе. Такая женщина действительно достойна внимания. Не расчетливая, не корыстная, не окруженная строгим надзором и поставленная на пути мужчины, точно ловушка, а прелестная девушка — прелестная, как цветок, который растет, никем не охраняемый. В этот вечер, возвратясь к себе в комнату, он написал ей письмо но датировал его неделей позже, потому что не хотел показаться чересчур нетерпеливым и притом собирался пробыть в Цинциннати по крайней мере недели две.